«Он рощи полюбил густые, уединенье, тишину, и ночь, и звезды, и луну…»

Он рощи полюбил густые,
Уединенье, тишину,
И ночь, и звезды, и луну,
Луну, небесную лампаду,
Которой посвящали мы
Прогулки средь вечерней тьмы,
И слезы, тайных мук отраду…

Эти строки Пушкина из «Евгения Онегина» (2 глава) посвящены Ленскому, влюбленному молодому поэту. Пушкин видит во Владимире себя. Эти строки созвучны со стихотворением, написанным в 1818 году, когда Пушкину шел девятнадцатый год:

«…В сени пленительных дубрав,
Я был свидетель умиленный
Ее младенческих забав.»

Пушкин самозабвенно любил русскую природу, посвятил ей немало замечательных строк. Он умел сливаться с природой, растворившись в ней слушать ее чарующие звуки. Даже в ночной тишине леса можно слышать стрекотание сверчков, удаленное уханье совы, треск веток, шум листвы от набежавшего ветра.

Пушкин признается, что в юности Луна была для него и его сверстников небесною лампадой. А спустя годы он стал видеть в ней замену тусклых фонарей.

Правда, у Ленского не было причин лить слезы, в отличие от Пушкина. В имении Лариных его принимали радушно, сама Ольга была и ним весела и нежна. Ей Ленский посвящал свои элегии, над которыми Онегин мог в глубине души иронизировать, но, не говоря ничего Ленскому, чтобы не обижать друга лишний раз своим скепсисом.

Она поэту подарила
Младых восторгов первый сон,
И мысль об ней одушевила
Его цевницы первый стон.
Простите, игры золотые!
Он рощи полюбил густые,
Уединенье, тишину,
И ночь, и звезды, и луну,
Луну, небесную лампаду,
Которой посвящали мы
Прогулки средь вечерней тьмы,
И слезы, тайных мук отраду…
Но нынче видим только в ней
Замену тусклых фонарей.